— Вы знаете, что потом было?
Саша молчал.
— Я спрашиваю, Саша, не ради досужего любопытства, — мягко заметил Дронго, — вы ведь прекрасно знаете, зачем меня сюда пригласили. И знаете, какие расследования я провожу. Итак, вы знаете, что потом произошло?
— Знаю, — ответил Саша, — он мне сказал.
— Что именно он вам сказал? Саша, смотрите мне в глаза и отвечайте на мои вопросы.
— Его кто-то шантажирует этими снимками, — ответил Саша, — он сказал, что кто-то, кроме нас, видел, как он толкнул Виктора и забрал фотографии. А теперь хочет за них деньги.
— Вы давно работаете в доме?
— Не очень. Но я всех знаю.
— Кто, по-вашему, мог это сделать?
— Никто, — ответил Саша, — только я или Акоп. Никто больше. Но мы не брали снимков. Ни я, ни Акоп не оставались одни даже на секунду. Мы все время были вместе. А больше никто снимки взять не мог. И тем более шантажировать Романа Андреевича. Может быть, у кого-то из дружков Виктора остались копии. Но Роман Андреевич говорит, что они были у самого Виктора. И поэтому я не знаю, что думать.
— Почему вы считаете, что никто из находившихся в доме не мог взять фотографии?
— Такого просто не может быть. В доме находятся мама Романа Андреевича, его брат, жена брата, его супруга Виктория, сын, дочь, Наташа. Такого не может быть, — убежденно закончил Саша, — вы знаете, как Роман Андреевич любит детей, свою семью, мать, брата? Он три месяца назад такой «БМВ» сыну подарил.
— Вы немного увлеклись, — тихо сказал Дронго, — вы сказали, что в доме находились только близкие Горбовскому люди. А разве Наташа — его родственница? Она ведь только няня его дочери?
Саша молчал, чуть покраснев. Потом вдруг, набравшись смелости, ответил:
— Я считал, что она няня его дочери… значит — близкая… значит, она тоже… — Он замолчал, смутившись.
— Саша, вы не умеете врать, — строго сказал Дронго, — поэтому я вам очень советую никогда этого не делать. Вы не считаете Наташу человеком, чужим для Романа Андреевича?
— Нет, не считаю, — тихо отозвался молодой человек.
— Вы знали об их отношениях?
— Да, — еще тише ответил Саша.
— Как вы думаете, они любят друг друга или это только увлечение Романа Андреевича? И поймите, что я спрашиваю опять-таки не из праздного интереса.
— Понимаю, — Саша вздохнул, — мне кажется, что они любят друг друга. Но Роман Андреевич не может бросить свою жену. Я вижу, как он мучается.
— А его супруга знает об этих отношениях?
— Нет, конечно, — Саша даже отшатнулся, — нет, она не знает. Даже не догадывается. Иначе бы она не потерпела присутствия Наташи рядом. Нет, нет. Она ничего не знает. А Наташа очень сильно страдает. Она два раза хотела уйти, но Виктория ее не отпускает. Да и Роман Андреевич против. Но он очень переживает.
— Я вас понял, Саша. Но ведь никто чужой не мог проникнуть на вашу дачу, забрать фотографии и прислать письмо Роману Андреевичу. Кстати, письмо принесли в кабинет, вы об этом знаете?
— Он мне говорил, — признался Саша, — но я не хочу в это верить.
— И все-таки факты таковы, что Романа Андреевича на этот раз шантажирует кто-то из своих, — мрачно подвел итог Дронго, — пойдем обратно, а то нас будут искать. Я хотел у вас узнать, здесь газеты получают?
— Каждый день с работы газеты привозит сам Роман Андреевич. Большая пачка газет и журналов, он их сам просматривает. А некоторые выписываются прямо сюда. А почему вы спрашиваете?
— Буквы, — напомнил Дронго, — их вырезали из газет. Кто-то специально клеил буквы.
— Я об этом думал, — кивнул Саша, — но на даче много газет. Старые газеты складывают в конце дачи, у гаража. Оттуда их забирает Акоп или наши рабочие, которые заделывали стену. Я проверял газеты, там не было с вырезанными буквами, это я точно знаю. Я все газеты проверил.
— Тогда выходит, что шантажист спрятал или уничтожил газеты, из которых он вырезал буквы, — сказал Дронго, — вы знаете, что сегодня Роман Андреевич должен получить новое письмо?
— Знаю.
— Значит, сегодня у шантажиста в комнате должны быть газеты, из которых он вырезает буквы, ножницы и клей. Чистые листы бумаги. Я не думаю, что в каждой спальне есть клей.
— Верно, — загорелся Саша, — нужно проверить все комнаты.
— Пока нет. Мы еще не имеем письма. Как только мы его получим, мы поймем по буквам, приклеенным на лист бумаги, откуда они были вырезаны и как давно их клеили.
Они огибали дом, подходя к террасе, где оживленно разговаривали трое мужчин: сам Горбовский, его брат и сын. Они над чем-то смеялись. Было уже довольно темно, и был включен свет над террасой. Светильники, упрятанные в стеклянные треугольники, висели высоко над головами. Акоп, уходя домой, включил свет и на дорожках, вокруг дома. У садовника была своя машина, на которой он уезжал домой, чтобы утром вернуться. К тому же он жил недалеко, на окраине города, близкого к дачному поселку.
Дронго увидел, как к Горбовскому подошел пожилой, но крепкий мужчина лет шестидесяти. В руках у него была кепка. Он был в темном пиджаке и темных брюках, заправленных в сапоги.
— Извините, Роман Андреевич, — сказал он, обращаясь к Горбовскому, — я могу уехать? Свет я включил. Все вокруг полил, от гаража начал и до дома поливал. И за сараем я убрал.
— Спасибо, Акоп, — поблагодарил его Горбовский. Он вдруг увидел, что садовник держит в руках снятую кепку.
— Это еще что такое? — спросил Роман Андреевич недовольным голосом. — Ты почему снимаешь кепку каждый раз, когда ко мне подходишь?
— Извините. — Акоп продолжал мять кепку в руках.